***

***

***

***

...Где-то обязательно сияет солнце — в тот самый миг, когда вы о нем подумаете.
Постарайтесь об этом помнить, если сможете. Это очень важно.
Р.Желязны
***
Never fall in love. Always rise.

Нет человека, который был бы как Остров,
сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши;
и если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа,
и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего;
смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством,
а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по Тебе.
Джон Донн

А потом Лето переползает по моей ноге – крошечные когти слегка царапают кожу. И я просыпаюсь. В солнечном луче, бьющим в окно палатки, кружатся пылинки. В лесу послышался – и сразу же испуганно смолк, не доведя до конца трель – голос какой-то птицы. Это значит, к лагерю подходят чужие? Или просто Мряу нашел себе завтрак? Я внимательно смотрю на дракончика – полуприкрытые глаза, сверкающие алым чешуйки… и выражение абсолютной безмятежности на морде. Что ж, видимо, не тревога. Но вставать, наверно, пора.
Натянув мантию, я вылезаю из палатки навстречу прекрасному летнему утру. И успеваю сделать несколько шагов – как раз пройти пол пути до костра в центре лагеря. Костер, конечно, пока не горит… Слишком рано, караванщики еще спят. И дежурных не видно – но это не страшно, мы договорились, что караульные должны обходить лагерь по периметру. Сейчас они, наверно, просто с другой стороны…
Полог палатки Дункана откинут в сторону. Я делаю еще шаг вперед – и останавливаюсь. Мне кажется, из легких вдруг вышел весь воздух, и я больше не смогу вдохнуть никогда. Так было, когда в детстве Крис саданул меня по ребрам своим первым железным мечом. Так было, когда кинжал ассасина вошел мне под лопатку. Да, конечно, только слепой не увидит – Дункан Виндволкер и Ллана Эалгрим. Ее нога закинута на его бедро. Его рука лежит на ее талии.
Лето снова беспокойно перебирает коготками, и я понимаю, что все-таки дышу. Я дышу – и считаю ярды. Аккуратно размещаю круг радиусом в тридцать ярдов посреди лагеря так, чтобы уменьшить случайный демедж. Почти получается. Попадают либо край палатки Ирианы, либо лошади, привязанные чуть в стороне. Лошадей можно не считать. Огненный шар. Лучше – два, чтобы наверняка. Без всяких глупых случайностей.
Я прикрываю глаза – и вижу на месте двух сплетенных тел обгоревшие трупы. Да, зрелище будет еще то. Не из приятных.
Ллана чуть вздрагивает во сне, не открывая глаз, теснее прижимается к Дункану. Какая прелесть.
От воображаемого запаха горелого мяса меня начинает мутить на самом деле. А ведь каждому из них я обязана жизнью. Как глупо. Как больно.
В деревьях на той стороне лагеря мелькает силуэт Орешка. Юношу такой комплекции ни с кем не спутаешь – разве только с медведем.
Может, мне стоит уйти? Сделать вид, что ничего не заметила, что ничего не было? А еще лучше – уйти совсем. Собрать вещи, выпить зелье невидимости, добраться до дороги – и призвать лошадь? Можно даже оставить записку про внезапные срочные дела…
Чудный план. Чуть лучше убийства.
Я жду, пока Орешек скроется из вида. Перевожу дыхание. И говорю:
- Доброе утро.
А потом смотрю на выражение их лиц, пока они просыпаются. Запоминаю детали. Чтобы не думать, что могла что-то понять неправильно. Чтобы они видели, что я видела – и простора для недоразумений не осталось.
Дункан старается не встречаться со мной взглядом. А Ллана вдруг начинает извиняться: они не планировали, это получилось случайно… Вот только огненный шар у меня, почему-то, случайно не получился. «Случайно» и центр лагеря вообще совмещаются скверно. С трудом.
Тонкая, почти прозрачная лунно-белая кожа, выразительные миндалевидные глаза, трогательный пушок серебристых волос на голове. Она красивей меня. Впрочем, я всегда это знала.
Наконец деталей становится достаточно.
- Что ты, - чужим стеклянным голосом говорю я – тебе не за что извиняться. Это скорее я должна просить прощения за то, что нарушила ваш покой.
Поворачиваюсь. И ухожу к ручью. Утро ведь, я собиралась умыться.

Ручей весело звенит по камням. Здесь есть даже небольшой водопад – капли дробятся в мелкую водяную пыль, внизу образовался крошечный пруд. Над прудом висит радуга – оптический эффект, солнечный свет преломляется в водяных брызгах…. Когда я была у этого ручья вчера вечером, мне хотелось обнять весь мир. Тогда радуга была бы кстати. Не сейчас.
Я подставляю ладони под струи воды – но не чувствую холода. Только чистую, огненную, неразбавленную ярость. Странно, что от моих рук не идет пар. Я вспоминаю закат на холме, ветер в лицо, и то, как пахли ветром волосы Дункана. Оранжево-алые облака. Тепло его рук на своей коже. Выражение его глаз, когда я попросила меня поцеловать. Расстеленный на земле плащ… И на эту картину накладывается другая. Та, что я только что видела. Дункан и Ллана. Что ж. Пусть так. И я жду, пока мое алое пламя слижет обе картинки.
Дункан появляется минут через десять. Серьезен, даже слегка печален. И уже успел привести себя в порядок. По крайней мере, одеться. Да, конечно, нам надо поговорить. Не зачем откладывать что-то на будущее.
- Леди Эмеральд, я должен извиниться. Я предпочел бы, чтобы эта ситуация никогда не возникла. Но мои отношения с Лланой… пусть тоже недавние, начались все же несколько раньше. И при таких обстоятельствах, что я не мог отказаться. Пережитый страх смерти влияет на людей. На всех. Но на одних – сильнее, чем на других…
Прекрасно. Даже похоже на правду. Пусть мой голос по-прежнему звучит слегка странно, я могу разговаривать с этим человеком. Несомненный успех.
- Спасибо за откровенность. И позвольте ответить вам тем же. Меня никогда не учили бояться смерти… наверно, поэтому я ее не боюсь. Страх смерти – просто инстинкт. У меня было время над этим подумать… Когда мы гнались за некромантом, например. Когда я поняла, что не могу говорить заклинания внутри облака, а наш противник слишком силен, я не боялась, что меня сейчас убьют. Я боялась, что из-за меня убьют вас. И дальше… я сделала то, что сделала не из страха смерти, Дункан Виндволкер. Я была с вами, потому что влюбилась в вас… Вернее, была в вас влюблена.
Вода сквозь пальцы, звон капель, звенящая тишина. Выражение лица Дункана способно вызвать сочувствие.
- Я ни в коем случае не хотел причинить вам зло. Или боль. Я восхищался и восхищаюсь вашей красотой. И благодарен за каждое мгновение, проведенное вместе.
Если добро, совершенное из-под палки, остается добром… Зло, сделанное случайно, также остается тем, чем является, ведь правда? Я внимательно смотрю на Дункана. Да, таким я его тоже запомню.
- И я благодарна вам. Это было прекрасное… два прекрасных мгновения. Рада, что мы оба ими довольны. Теперь инцидент исчерпан. И я предпочла бы никогда не возвращаться к его обсуждению.
Кажется, Дункан хочет сказать что-то еще… Только вот я не хочу слушать. Зачерпываю полные пригоршни воды – и опускаю лицо в ладони. Капли стекают за шиворот, но я по-прежнему не чувствую холода. Когда я заканчиваю умываться и открываю глаза, на берегу уже никого нет.

Ллана появляется, когда я сижу у палатки и расчесываю мокрые волосы.
Лагерь постепенно просыпается. Повар гоняет каравнщиков за дровами и вешает над огнем внушительный чугунный котел. Элри совершает привычный утренний моцион – обегает окрестности в поисках трисима. Вылезший из палатки Кастен оглядывает мир с привычным выражением легкой брезгливости.
Вспоминаю вдруг, что когда-то моя шевелюра была зеленого цвета. Результат не самой удачной импровизации. Я смешала красители, чтобы получить черный с изумрудным отливом… но получилось то, что получилось. А потом попросила Ллану помочь – и она принесла нормальную краску, и помогла договориться с караванщиком, когда я делала вид, что уезжаю из Хаймуна. Да, точно. После этого я решила, что мы если и не друзья, то сможем ими со временем стать. Потом она поила меня лечебным зельем. И сидела рядом на летающем диске, когда я думала, вернее, не думала… твердо знала, что должна поймать того ассасина. Ночь, черная холодная река внизу. В какой-то момент до меня дошло, что мы обе не умеем плавать. И ассасин ушел, больше ничего нельзя сделать, а я могу потерять сознание в любой момент и вообще веду себя, как идиотка…
Все это было. И где-то в середине «всего» я забыла, насколько мы разные. Не помню, когда я стала ей доверять. А сегодня чуть не запустила огненным шаром, просто потому… Нет, дальше я пока думать не буду.
- Эмеральд, ты это… Извини, в общем. Так вышло…
Где обычное бардовское красноречие? «Так вышло»? Как точно. Лаконично. Исчерпывающе. Вышло после нашего разговора два дня назад, когда ты сказала, что случившееся между мной и Дунканом заметно с первого взгляда? Что я выгляжу слишком довольной и слишком часто ему улыбаюсь? Ты же видела, что происходит, Ллана Эалгрим. Ты видела, как это для меня важно. И… специально не опустила полог палатки? Или вы так увлеклись процессом, что это тоже получилось само собой?
Над большим котлом поднимается пар, и повар сдвигает его чуть в сторону, пристраивая над огнем котелок поменьше. Ириана появляется из фургона, поспешной рысью к ней сбегаются караванщики. Утро перестает быть ранним. Жизнь продолжается. Скоро мы отправимся дальше. Скоро этот прекрасный день закончится. И начнется что-то еще. Жаль, что у меня нет заклинания, ускоряющего ход времени…
Бардесса стоит рядом – и все еще ждет моего ответа. А я просто не знаю, что сказать. Любые слова будут ложью. Или объявлением войны. Остается лишь обычная нейтральная фраза. Без обычной улыбки.
- Я не хочу сейчас говорить об этом.
Ллана мнется еще пару секунд – и уходит.
…Да, в какой-то момент я решила, что мы друзья. Но разве мое решение ее к чему-то обязывает? Бардессе не за что извиняться. А я больше не считаю, что должна ей что-либо.
Лето переползает, удобней устраиваясь на моей щиколотке. Беру дракончика на руки – коготки разжимаются без усилий, лапки и хвост безвольно висят. Вещь вещью. Мастерски сделанная крошечная копия красного дракона. Глаза по-прежнему полуприкрыты (интересно, какого они цвета?). Но вот выражение на морде сменилось – теперь это почти улыбка.
Я аккуратно глажу дракончика по чешуйчатой спине. И тихо произношу «спасибо». Я рада, что он, по крайней мере, с самого начала выглядит как чудовище.